Клайв Баркер - Племя тьмы [Авт. сборник]
— С тобой все в порядке? — спросила Керсти. Ей захотелось увидеть лицо Джулии.
— Да, — последовал ответ. — А почему бы нет? — Похоже, что, произнеся эти пять слов, Джулия снова обрела уверенность. Голос прояснился, стал четче и звонче. — Я просто устала, — продолжила она. — Похоже, вы там здорово веселитесь?
— Мы что, мешаем тебе уснуть?
— О, Бог ты мой, конечно, нет! — ответил голос. — Я просто шла в ванную.
Пауза, а затем:
— Иди к ним. Развлекайся.
Услышав это, Керсти двинулась к ней через лестничную площадку. В последний момент Джулия отшатнулась, избегая даже малейшего прикосновения.
— Приятных сновидений, — пожелала ей Керсти со ступенек.
Но никакого ответа от тени на площадке не последовало.
3
Джулия спала плохо. И в ту ночь, и в последующую.
Того, что она видела, слышала и наконец чувствовала в «сырой» комнате, было достаточно, чтоб раз и навсегда лишить ее счастливых сновидений, так ей во всяком случае казалось.
Это он был там. Он, Фрэнк, брат Рори, был все это время в доме, запертый от мира, в котором она жила и дышала, страшно далеко от нее и в то же время достаточно близко, чтобы осуществить этот призрачный, вызывающий лишь сострадание контакт. К причинам и истокам его появления там ключа у нее не было. Этот обломок человека, замурованный в стене, не имел достаточно сил и времени объяснить ей это.
Все, что он успел сказать перед тем, как стена начала твердеть снова и фигуру калеки начали затемнять кирпич и штукатурка, было: «Джулия»… А потом просто: «Это я, Фрэнк», а в конце еще одно последнее слово: «Кровь…»
Затем он исчез окончательно. Ноги у нее подкосились. Она, почти падая, стояла прислонившись к противоположной стене. К тому времени, как она немного пришла в себя, таинственное свечение исчезло, не было больше видно жалкой изнуренной фигуры, втиснутой в нишу. Она снова целиком и полностью вернулась в реальность.
Возможно, все же не полностью.
Фрэнк все еще находился здесь, в «сырой» комнате. В этом она нисколько не сомневалась. Его не видели глаза, но чувствовало ее сердце. Он заточен где-то в промежутке между той сферой, которую занимала она, и неким другим миром, миром, где звенели колокола и царила тревожная тьма… Умер ли он, вот что самое главное? Погиб в одиночестве в этой пустой комнате прошлым летом, а душа его осталась здесь и мается в ожидании изгнания нечистой силы? Если так, то что тогда произошло с его земной оболочкой? Только дальнейшее общение с самим Фрэнком, вернее тем, что от него осталось, может прояснить ситуацию.
В том, какими средствами она может помочь потерянной душе вновь обрести силу, сомнений больше не было. Он подсказал ей очень простое решение.
«Кровь», сказал он. Этот один-единственный слог прозвучал не как обвинение, но как приказ.
Рори пролил кровь на пол «сырой» комнаты, пятно почти тут же исчезло. Каким-то образом дух Фрэнка — если только действительно это был он — смог воспользоваться кровью брата, получив при этом приток энергии или питания, достаточный для того, чтобы высунуться из клетки и осуществить этот контакт с ней. Насколько же можно преуспеть, если источник этот увеличится?..
Она вспомнила объятия Фрэнка, их грубость, их звериную жестокость, настойчивость, с которой он овладевал ею. Что только не сделает она, чтобы снова испытать это. Ведь это вполне возможно. А если возможно, если она окажет ему необходимую поддержку, разве не ответит он благодарностью? Разве не станет ее рабом, ее игрушкой, жестокой или покорной ее воле? От этих размышлений спать окончательно расхотелось. Они унесли с собой рассудок и печаль. Она поняла, что была влюблена в него все это время и все это время оплакивала его. Если нужна кровь, чтоб вернуть его к жизни, она достанет эту кровь. И не будет слишком задумываться о последствиях.
В последующие за этим событием дни улыбка снова не сходила с ее губ. Рори воспринимал эту перемену в ее настроении как знак того, что она окончательно освоилась и счастлива в своем новом доме. Видя это, и он воспрянул духом. И с новым рвением принялся за отделку комнат.
Скоро, сказал он, можно будет перейти к работам на втором этаже. Они найдут источник сырости в большой комнате, и он превратит ее в спальню, достойную принцессы.
Услышав эти слова, она поцеловала его в щеку и посоветовала не спешить: комната, где они спят сейчас, ее вполне устраивает. Разговор о спальне привел к тому, что он начал поглаживать ее по шее, затем притянул к себе и принялся нашептывать на ухо разные инфантильные непристойности. Она не отказала ему, напротив, покорно пошла наверх и позволила раздеть себя (он очень любил этим заниматься), расстегивая ее блузку запачканными краской пальцами. Она притворилась, что эта игра возбуждает ее, хотя это было далеко от истины. Единственное, что пробуждало в ней искру желания, когда она лежала на скрипевшей постели с Рори, сопящим между ее ног, был образ Фрэнка. Она закрывала глаза и отчетливо видела его таким, каким он некогда был…
Снова его имя было готово сорваться с ее губ, в который раз она подавляла, заталкивала обратно этот заветный слог. Наконец пришлось опять открыть глаза, и реальность предстала перед ней во всей своей разочаровывающей неприглядности. Рори покрывал ее лицо поцелуями. Щека ее нервно задергалась при этом прикосновении.
Она не в силах выносить этого, по крайней мере часто, осознала Джулия. Слишком уж большие требуются усилия — играть роль уступчивой жены. Сердце разорвется.
И вот именно тогда, впервые, лежа с Рори и чувствуя на лице прохладное дуновение сентябрьского ветра, струящегося из окна, она начала придумывать, как раздобыть кровь.
Глава пятая
Иногда казалось, что прошла целая вечность, одна эра сменялась другой, а он все сидел, замурованный в стене, и в то же время подспудно чувствовал, что промежуток, отмеряемый этими эрами, позднее может оказаться часами, даже минутами.
Но теперь все изменилось, у него появился шанс вырваться на волю. Дух его стремительно взлетал и парил где-то в вышине при одной только мысли об этом. Впрочем, шанс невелик, обманываться нельзя. Как ни старайся, но все усилия могут пойти прахом, и тому есть несколько причин.
Во-первых, Джулия. Он помнил ее как вполне заурядную, любящую прихорашиваться женщину, чье воспитание напрочь лишило ее способности испытывать истинную страсть. Он, правда, попытался приручить ее однажды. Он вспомнил этот день наряду с тысячами ему подобных с некоторым чувством удовлетворения. Она сопротивлялась ровно в той мере, насколько требовали приличия или уязвленное самолюбие, а затем отдалась с такой непритворной обнаженной пылкостью, что он едва не потерял самообладания.
